И будет ярко-голубое небо, а в нем мое собственное апельсиново-желтое солнце
Откопала древний листочек со стихами) Мы с сестрой сочиняли.
Про корову.
Хорошо ли быть коровой?
Двурогой, толстой и здоровой:
Кушать сено и траву,
И деревья и листву?
От восхода до заката
Раздается где-то "Муууу".
Я задумалась когда-то:
Отчего, да почему?
Может бедная корова
Слегка сегодня нездорова?
Нет!! Ведет её хозяин,
И уныл он и горбат!
Держит путь не на лужайку,
А на мясокомбинат.
* * * *
Про Ерёму
С утра Ерема не умылся,
С утра Ерема не оделся,
А просто в зеркало смотрелся:
Смотрел, смотрел - и загляделся.
И видит там Ерема
(Толь с дуру, толи спьяну)
Уже не человека,
Еще не обезьяну!
И станно ему горько,
И стало ему тяжко!
Разбил он жуткий образ
И застонал, бедняжка!
Но вскоре притомился
И лег поспать Ерема.
И вот ему на встречу
Идет неслышно дрема.
И грезит он о лучшем:
О солнышке, о счастье,
Ведь тот зеркальный образ
Не так уж был ужасен.
Он может измениться...
Когда-нибудь, наверно-
И стало на душе
Уже не так и скверно.
Про корову.
Хорошо ли быть коровой?
Двурогой, толстой и здоровой:
Кушать сено и траву,
И деревья и листву?
От восхода до заката
Раздается где-то "Муууу".
Я задумалась когда-то:
Отчего, да почему?
Может бедная корова
Слегка сегодня нездорова?
Нет!! Ведет её хозяин,
И уныл он и горбат!
Держит путь не на лужайку,
А на мясокомбинат.
* * * *
Про Ерёму
С утра Ерема не умылся,
С утра Ерема не оделся,
А просто в зеркало смотрелся:
Смотрел, смотрел - и загляделся.
И видит там Ерема
(Толь с дуру, толи спьяну)
Уже не человека,
Еще не обезьяну!
И станно ему горько,
И стало ему тяжко!
Разбил он жуткий образ
И застонал, бедняжка!
Но вскоре притомился
И лег поспать Ерема.
И вот ему на встречу
Идет неслышно дрема.
И грезит он о лучшем:
О солнышке, о счастье,
Ведь тот зеркальный образ
Не так уж был ужасен.
Он может измениться...
Когда-нибудь, наверно-
И стало на душе
Уже не так и скверно.